Памятник самокопанию в музее "Калифорния"

Впрочем, сама суть последовательного (да пусть даже и рваного, инверсированного, какого угодно) изложения событий предполагает ту или иную динамику повествования. В "Музее…" она выглядит страбокоспически.

Раскрою метафору более подробно, хотя лучше всего ее поймут лишь те, кому довелось отплясывать на школьных дискотеках под это мерцающее чудовище.

Такие люди сразу вспомнят тот сводящий подростковый мозг с ума эффект, когда сразу после яркой вспышки, осветившей все пространство вокруг на долю секунды, наступала непроглядная тьма. От повторения периодов тьмы и света возникал тот самый эффект движения рывками, какой-то заторможенности.

События, двигающие сюжет книги, выступают в роли таких вспышек. Они умещаются в один-два абзаца, после которых наступает абсолютно непроглядная событийная тьма. Тянущаяся долго, до следующей вспышки, уже мало соотносящейся с предыдущей.

Оказавшись в этом пространстве отсутствия движения, автор выступает в роли того мудреца из притчи, ощупывающего слона в темноте, начиная анализировать произошедшее строчкой ранее. С той лишь поправкой, что достаточно быстро мудрец переходит на самоощупывание, то есть на вопросы вечные: "Почему я в темноте? Зачем стою тут и щупаю какого-то здорового шершавого зверя? Да и кто я вообще такой?". Ну и так далее, по кругу из раза в раз.

"Как так вышло, что, переехав в страну вечного лета, я так несчастлив?" "Сколько я еще вынесу без любви?" "Смогу ли пустить корни в чужой земле?" "Да кто вообще такой этот "я" и чем он сейчас занимается?"

Рассказчик последовательно пропускает через себя главные культурные штампы о США, от полицейских сериалов и авторитарных сект нью-эйджевского пошиба до умилительных пасторалей американской глубинки. Впрочем, искрится его текст, кажется, начинает только в моменты воспоминаний о России.

Описывая имперское величие Москвы и Петербурга он словно дышит наэлектризованным воздухом. Возвращаясь же на зашитое солнцем побережье — задыхается от духоты.

Напоследок можно было бы включиться в литературную игру, обратиться к рассказчику, попытаться пробиться до сознания растекшегося по страницам персонажа, мол, старина, не морочь себе голову, возвращайся туда, где не надо бороться с самим собой за каждый вдох. Рассказчик, впрочем, вряд ли прислушается. И о том, почему именно этого не произойдет, свидетельствую все экспонаты, заботливо собранные в музее "Калифорния".